5 июня того же года «Литературная газета» опубликовала заметку «У Куприна», в которой приводились слова, сказанные автором «Поединка», «Молоха», «Ямы», «Белого пуделя» и других блестящих литературных произведений: «Я бесконечно счастлив, - говорит А.И.Куприн, - что Советское правительство дало мне возможность вновь очутиться на родной земле, в новой для меня, советской Москве».
Все верно в этих заметках. Одно только расходится с реальностью: Александр Иванович Куприн никакой не дореволюционный писатель. Он – просто выдающийся писатель планетарного значения. Писатель с очень тяжелой судьбой, в которой главную и роковую роль сыграл глобальный катаклизм 1917 года.
Вернулся он в «новую, советскую» Москву из Парижа, прожив почти двадцать лет в эмиграции. Жизнь там была не очень легкой, не очень сытой и не очень счастливой. Об этой жизни он писал: «…Все, все дорожает. Зато писательский труд дешевеет не по дням, а по часам. Издатели беспощадно снижают наши гонорары, публика же не покупает книг и совсем перестает читать». Писал он и другу своему, Илье Ефимовичу Репину, о любви к России: «Чем дальше я отхожу по времени от Родины, тем болезненнее о ней скучаю и тем глубже люблю… Знаете ли, чего мне не хватает? Это двух-трех минут с половым из Любимовского уезда, с зарайским извозчиком, с тульским банщиком, с владимирским плотником, с мещерским каменщиком. Я изнемогаю без русского языка…»
На этом языке издано не один раз полное собрание сочинений А.И.Куприна. Многие его произведения переведены и на другие языки. «Поединок», «Яма», «Гранатовый браслет», «Белый пудель» экранизированы и не единожды. Не так широко известен его первый рассказ «Последний дебют», опубликованный в 1889 году в журнале «Русский сатирический листок». За свое первое выступление в печати он получил солидный нагоняй от начальства Александровского училища. Он был из него выпущен в чине подпоручика, но без пиетета в отношении «писательского начала».
Служил в 46-м пехотном Днепропетровском полку, квартировавшем в мизерном городке Проскурове Подольской губернии. Прослужил четыре года и за это время приобрел огромный писательский багаж, досконально изучив и быт войсковой провинциальный, и прочую окружающую жизнь, как еще при царе говорили, российской глубинки. И, подобно подпоручику Ромашову в повести «Поединок», подал прошение об отставке, страшно разочаровавшись в военной службе, отличавшейся бездумной муштрой и непроглядной серостью будней, пошлостью офицерских развлечений и тупостью начальства. Собирался жениться на милой девушке, похожей по характеру на Шурочку Николаеву из «Поединка», однако родители девушки потребовали, чтобы он в отставку не уходил, а поступил учиться в Академию генерального штаба. Куприн уехал в Петербург, где бывало ему настолько голодно, что ел даже кошачий корм, который покупал в лавочке в одном из переулков старого Невского, вблизи Николаевского вокзала… После отставки и несостоявшейся женитьбы попал в Киев. Не покладая пера, трудился в качестве репортера в нескольких изданиях: «Киевском слове», «Киевлянине», «Волыни». Все эти издания отличались повышенной желтизной и чрезмерным потаканием вкусам киевских обывателей. Написал множество заметок, фельетонов, репортажей, очерков. Потом сам себя не без сарказма представил в рассказе «По заказу», герой которого «…одинаково легко пишет о золотой валюте и о символистах, о торговле с Китаем и о земских начальниках, о новой драме, о марксистах, о бирже, о тюрьмах, об артезианских колодцах, - словом, обо всем, что он слышит в воздухе своим тонким, профессиональным чутьем».
С этим чутьем Куприн и вошел в литературу навсегда. Крупный писатель, сменивший десятки профессий, прежде чем им стать. Становится не по себе, когда видишь, как отставной подпоручик узнавал российскую действительность, да еще в таком многообразии. Почти невероятно, чтобы один человек за сравнительно короткий период жизни освоил такую «бездну специальностей». Он разгружал арбузы и разводил «махорку-серебрянку» в Волынской губернии, был репортером и управляющим по постройке домов, служил в артели по переноске мебели и рабочим сцены, изучал зубоврачебное дело, был псаломщиком и даже собирался постричься в монахи. Но выделить из всей этой бездны надо только специальность репортера. Она с Куприным осталась навсегда. Он ее освоил в совершенстве. Благодаря ей, он и «набрался впечатлений». Требовалось теперь все эти впечатления «художественно обобщить». Чему и посвятил Куприн всего себя и без остатка.
Как выглядел Александр Иванович в эти лучшие и, наверное, самые «звездные» годы своей жизни?
В очерке «Куприн» Корней Иванович Чуковский пишет: «В то время Александр Иванович производил впечатление человека даже чрезмерно здорового: шея у него была бычья, грудь и спина – как у грузчика; коренастый, широкоплечий, он легко поднимал за переднюю ножку очень тяжелое старинное кресло. Ни галстук, ни интеллигентский пиджак не шли к его мускулистой фигуре: в пиджаке он был похож на кузнеца, вырядившегося по случаю праздника. Лицо у него было широкое, нос как будто чуть-чуть перебитый, глаза узкие, спокойные, вечно прищуренные – неутомимые и хваткие глаза, впитавшие в себя всякую мелочь окружающей жизни».
Кроме непрерывного впитывания мелочей окружающей жизни, был он еще и заядлый фантазер. Он о себе распространял такие легенды, в которые верили все. Он был бесстрашный человек, входивший в клетку с тигром и выходивший с рыбаками в бушующее море на их утлых баркасах, чтобы впоследствии написать очерк «Лестригоны». Он все должен был прочувствовать на себе, понять каждую мелочь той или иной профессии, досконально в ней разобраться. Однажды он попробовал выяснить чувства грабителя, забравшегося ночью в чужую квартиру. «Выбрал место и время, отобрал вещи, уложил их в чемодан, но вынести их не хватило решимости». И, наверное, на размеренную семейную жизнь решимости тоже не хватало, а может, и желания, хотя была у него красивая, умная жена Мария Карловна, которая не предъявляла к нему слишком жестких требований. «Чем больше я узнавал его, - вспоминает Бунин, - тем все больше думал, что нет никакой надежды на его мало-мальски правильную, обыденную жизнь, на планомерную литературную работу: мотал он свое здоровье, свои силы и способности с расточительностью невероятной, жил где попало и как попало, с бесшабашностью человека, которому все трын-трава…»
А когда грянула на всю страну большевистская революция, он из России уехал. И почти двадцать лет прожил в эмигрантском Париже. Писать он продолжал и во французской столице и написал в ней много выдающихся вещей, быть может, уступавших по художественной силе вещам прежним, но тоже, безусловно, первоклассных. Да и разве может быть каким-либо иным литературное произведение, в котором есть такие слова: «Теперь-то я многое обдумал и многое понял, и я убежден, что мы, мужчины, очень мало знаем, а чаще и совсем не знаем любовный строй женской души. У Марии, так смело и красиво исповедовавшей свободу любви, было до меня несколько любовников. Я уверен, ей казалось вначале, что каждого из них она любит, но вскоре она замечала, что это было только искание настоящей, единственной, всепоглощающей любви, только самообман, ловушка, поставленная страстным и сильным темпераментом… Большинство женщин знает – не умом, а сердцем – эти искания и эти разочарования… Почему наиболее счастливые браки заключаются во вдовстве или после развода? Почему Шекспир устами Меркуцио сказал: «Сильна не первая, а вторая любовь»? Вот так и было написано в его романе «Колесо времени» в 1929 году, от начала революции уже двенадцатом. За восемь лет до того последнего дня мая, когда писатель, перенесший второй инсульт и еле передвигавшийся, был встречен на вокзале толпой писателей советских и хорошо передвигавшихся по перрону Белорусского вокзала.
Какую по счету любовь испытывают нынешние читатели к писателю Куприну, никто не выяснял. С той поры, когда он родился, прошло 148 лет; с того дня, когда умер, больше 80. И «Колесо времени» раскрутилось. Оно раскрутилось с такой необузданной силой и такой бешеной скоростью, выражения которой и в лучших своих произведениях не достигал ни один самый выдающийся автор всемирного значения.
Владимир Вестер
